I

В канун Дня Победы из соседнего городка сообщили, что их область прошел индийский путешественник и вскоре должен появиться в нашем райцентре. Встретить и проводить неожиданного гостя поручили секретарю райкома комсомола Баиру.

— Е-мое, — обозлился тот, — завтра такой праздник, уйму дел еще надо сделать и, на тебе, привалило счастье вдруг!

Вот уже три года он «по-черному» завидовал простым гражданам, имеющим возможность в праздники непринужденно отдыхать и веселиться, в то время как организаторы чувствовали себя кухарками — «приготовь, накорми, убери и, уходя, не забудь выключить за собой свет».

Нежданный гость явно был не ко времени, и секретарь райкома недовольно бурчал, досадуя, что и теперь ему не бывать в шкуре простого советского человека.

— Не деревня, а Васюки какие-то, — зло пыхтел он, обзванивая соседние села с целью узнать, где находится объект его досады.

— Сергей! Срочно выезжаем! — крикнул он в окно и ринулся из кабинета, узнав, что путешественник на подходе к райцентру, если уже не идет по нему.

— Чего случилось, шеф? — спросил водитель, по жесту Баира уловив в каком направлении нужно ехать.

— Сейчас увидишь, дуй быстрее! — мрачно ответил, хлопнув дверцей, секретарь и тут же замолчал, углубившись в свои, надо полагать, невеселые размышления.

...Минут через пятнадцать на обочине дороги их взору представился странный участник дорожного движения, которого, выйдя из машины, они с любопытством стали разглядывать.

На сиденьице непонятной конструкции, представляющей из себя трехколесный велосипед-тележку без руля и педалей, спал темнокожий человек в черных очках. На нем были вязаная спортивная шапочка, поношенная куртка «аляска», солдатский мундир и кирзовые сапоги. В тележке виднелись немногочисленные грязные свертки, а по ее бортикам красовались национальные государственные флажки — Индии и, почему-то, Америки.

— Что за чудо в перьях? — изумился Сергей, осторожно подойдя к незнакомцу поближе.

Баир, разглядывая чужеземца, почувствовал, как досада постепенно сменяется уважением и жалостью к путешественнику, поскольку лицо этого человека выглядело словно обгоревшим на пожаре.

— Это чудо, Сережа, называется индус и идет он аж из самой Индии пешком вот уже пять лет — так, по крайней мере, пишут в газетах. Остальное будем выяснять сами, — уже весело ответил Баир и, осторожно тронув индуса за плечо, громко произнес: — Эй, товарищ! Хэллоу, камарад!

Камарад никак не отреагировал и продолжал свой сон, не обращая внимания ни на голоса, ни на шум проезжавших изредка машин. Повторные попытки, все более настойчивые и громкие, не имели успеха, пока водитель вдруг не рассвирепел и не заорал благим матом: «Подъем, негритос, твою мать!» После чего он резво скакнул в сторону, видимо, испугавшись собственной храбрости и хамства.

Как бы там ни было, но эта выходка достигла цели: индус проснулся, снял очки и приветливо улыбнулся. При этом загадочным образом исчезла уродливость грубой кожи и потрескавшихся губ, неопрятность реденьких усов и маленькой бородки; ровные зубы ослепительно засверкали, как свежий снег на ярком солнце. От индуса повеяло такой добротой и радушием, что непроизвольно возникло ощущение спокойствия и веселого настроения, соответствующего прекрасному весеннему майскому дню.

Секретарь здорово удивил Сергея, когда начал разговаривать с гостем на английском языке, сопровождая, правда, диалог обильным сурдопереводом.

Вскоре собеседники, улыбаясь, пожали друг другу руки, и Баир распорядился возвращаться на работу.

— Ну, начальник, ты даешь, — с уважением и завистью протянул Сергей, — где это научился так шпрехать?

— Учиться надо было как следует, — назидательно ответил Баир и про себя с глубокой благодарностью помянул и школу, и строгих родителей, которые силком заставили в свое время на четверку изучить ненавидимый всеми мальчишками язык.

II

Викас Сингх, так звали путешественника, появился в райцентре около шести вечера в сопровождении «мигалки» ГАИ, нескольких пионеров и любопытных пацанов на собственных великах.

После короткого официального приветствия гостя определили в люкс местной гостиницы, а через час пригласили в общественную баню.

Помывкой индус был чрезвычайно доволен: он несколько раз намыливался и с блаженством опрокидывал на себя воду тазик за тазиком, в то время как Баир со своим дружком-спортсменом с любопытством изучали голого иностранца.

Поражали его ноги, короткие и невероятно толстые, как бревна. Туловище выглядело очень мощным с кожей толщиной, наверное, в палец.

— Слон-кубометр, — заключил осмотр приятель Баира и на немой вопрос индуса попытался изобразить слона, неуклюже топая и приговаривая: «Слон, бум-бум, слон, бум-бум». Викас сразу понял его, тоже начал топать, бумкать и... вдруг взревел. Точь в точь, как слон в джунглях, отчего его спутники присели от неожиданности с открытыми ртами.

— Маугли, блин, — наконец произнес Баир и все трое дружно и долго хохотали. Несколько позже Викас удивил их в парилке, когда с криком «Тэпло, ошен тэпло» сполз на самую низкую ступеньку и оттуда с изумлением наблюдал, как его новые знакомые в невероятной жаре хлещут себя березовыми вениками, кряхтя от удовольствия, которое приносит истинным сибирякам русская баня.

В гостинице за ужином обнаружилось, что Викас не пьет спиртного, и даже всемогущий приятель-спортсмен сумел уговорить его «за дружбу между народами и мир во всем мире» только на один глоток коньяка.

— Ну и хрен с тобой, — сказал Баир, — нам больше достанется.

— Ага, нам такие люди позарез нужны, — подтвердил его товарищ, и бутылка в течение получаса логически опустела.

С грехом пополам вспоминая нужные слова и, уже не заботясь о правилах грамматики английского, друзья, как могли, расспрашивали индуса обо всем.

Викасу Сингху двадцать пять лет. Решение обойти вокруг света он принял после третьего курса медицинского университета. Родители — врачи частной клиники в Дели — не очень препятствовали поступку сына, невесты еще не было, а друзья даже завидовали его смелости.

— У тебя, парень, с головой-то все ладно? — задумчиво поинтересовался спортсмен, и Баир согласно кивнул: он не мог уразуметь, что могло заставить человека обречь себя на невероятные трудности, на лучшие молодые годы без семьи, работы, дома, друзей?

Индус, словно прочитав их мысли, покровительственно улыбнулся, что-то нежно проворковал на своем наречии, а потом поднял обе руки вверх и благоговейным шепотом произнес знакомое им слово — «Будда».

И вновь лицо Викаса загадочным образом изменилось — оно просветлело, стало мудрым и строгим; взгляд словно проникал сквозь стены, излучал беспредельную доброту и смирение. Из «чуда в перьях» индус превратился в заботливого старшего брата и, будучи на восемь лет моложе своих знакомых, теперь казался гораздо старше их.

В какой-то момент Баир вдруг почувствовал, что вокруг произошли изменения: исчезли звуки, свет в комнате принял золотистый оттенок, а время словно остановилось. Будто младенец, досыта накормленный грудью матери, он потерял ощущение реальности и впал в блаженное состояние покоя, совершенно забыв земные проблемы и хлопоты.

III

Утро 9 мая выдалось на редкость теплым и солнечным. Прелестью весны были пронизаны и голубое чистое небо, и хрустальный воздух, еще не потерявший ночной холодной свежести, и веселое солнце, с каждой минутой усиливающее потоки своей радостной лучистой энергии.

Под звуки маршей и песен военных лет по главной улице райцентра шагала огромная колонна людей, блестевшая орденами и медалями, красневшая пионерскими галстуками и пестревшая обилием бумажных цветов. По пути разрастаясь вновь прибывающими, колонна приблизилась к местной «поклонной горе» и выстроилась у подножия обелиска. На его лестнице с флагами и знаменами попарно стояли школьники в униформе, а по кромке холма почетный караул с боевыми автоматами.

Все, в общем-то, было, как и в прежние годы: и сценарий, и торжественный облик ветеранов, и военком в красивой парадной форме, который представлял выступавших на митинге. И все же этот праздник заметно отличался от прежних, причиной чего, конечно, стало появление в селе Викаса Сингха. Еще с вечера слух о живом индусе разнесся по райцентру и теперь все оглядывались с нетерпением, ожидая необычного.

Народ замер и перестал слушать очередного оратора, когда Баир медленно и бережно подвел иностранца к военкому и сказал ему на ухо несколько слов. Рядом с Викасом встали две учительницы английского языка, которым Баир с утра пораньше дал возможность познакомиться с индусом, чтобы привыкнуть к его манере разговора.

Во всеобщей глубочайшей тишине раздался удивительно мягкий и переливчатый голос индуса:

— Зыдырляйстуйте, зыдынем Пабеды, ура!

...Какое-то мгновение длившаяся тишина резко взорвалась громом аплодисментов, криков восторга и приветствий. Люди с некоторым обалдением переглядывались, вновь рукоплескали и кричали «Ура!», у многих на глазах проступили слезы.
Речь Викаса переводилась без особых усилий, но с ужасным волнением и дрожью в голосе.

— Дорогие друзья! Как гражданин дружественной Индии я преклоняюсь перед подвигом вашего народа, который спас планету от фашизма. Не знаю многого о прошедшей войне, но глядя на эти мемориальные плиты, я всем сердцем проникаюсь вашей скорбью и памятью о погибших. Потрясен вашим теплом и радушием. Где бы я ни был, с кем бы ни говорил на своем пути, всегда буду прославлять величие вашего подвига. Еще раз спасибо за теплый прием и еще раз с праздником. Ура!

Вновь над селом взметнулось эхо восторга. К Викасу потянулись люди, даря ему цветы, пожимая руки, хлопая по плечу. Бородатый ветеран, оттеснив других, торжественно прицепил индусу на «аляску» свою юбилейную медаль и проникновенно сказал:

— Спасибо, сынок! Доброго тебе пути и здоровья!

IV

Трудности, которых опасался Баир, все же произошли в столовой, где обычно ветеранов войны поздравляло районное начальство и куда безапелляционно затащили и Викаса.

После трех «наркомовских» за Победу кто-то заметил, что индус совсем не пьет, и столы неодобрительно загудели. Попытку Баира пресечь домогательства и оградить друга от спиртного решительно отмел фронтовой разведчик:

— Ты, товарищ, не мешай. Человек такие слова нам говорил, слезу прошиб. Поэтому он за нас выпьет, а ты не лезь. Сам знаешь, день сегодня святой, в лоб закатаю, не обижайся, ладно?

«А ведь закатает», — тоскливо подумал Баир и виновато развел перед Викасом руками.

Тот понимающе пожал руку своему защитнику и спокойно что-то прошептав, выпил налитый до краев «командирский» стакан водки. После этого индус, естественно, превратился во всеобщего героя застолья, которым, правда, он пробыл совсем недолго. Уже через полчаса вырубленный путешественник ничком лежал в гостинице, где за ним заботливо наблюдали.

В половине четвертого вечера пришедший в себя Викас неожиданно засобирался в дорогу и никакие уговоры погостить еще хотя бы ночь не подействовали.

Он подписал карту-атлас с маршрутом своего путешествия, попросил сжечь ставшие ненужными какие-то вещи, с благодарностью принял от Баира легкую куртку-ветровку.

Стараясь не обидеть провожающих, Викас ласково щебетал, объясняя, что на жаре все продукты быстро испортятся и из огромного количества подарков, которым люди готовы были завалить его тележку, взял всего лишь банку молока, две булки домашнего хлеба, кусок соленого сала и пару банок тушенки. Совсем немного взял и денег.

На пригорке за селом немногочисленная группа провожающих остановилась, индус вышел из рикшы и обнял Баира.

— Друг, не тревожься за меня. В Пакистане война остановилась, пока я шел по их дорогам, в пути нехороших людей встречается совсем мало, я их и не помню, простил и забыл. Ваш поселок я на карте обозначил так же, как и Дели, потому что такой встречи у меня нигде не было. Спасибо и прощайте.

...Поздним вечером, сидя в одиночестве в своем рабочем кабинете, Баир задумчиво разглядывал карту мира. В голове не было никаких мыслей, сердцем владело чувство тихой печали и грусти.

В какой-то миг свет в кабинете вдруг принял знакомый золотистый оттенок, возникло ощущение радостного покоя, а затем и блаженства, присущего сытому младенцу у теплой груди матери.

Может, это ему показалось. А, может, и в самом деле, что-то было. Бог знает...