У проходной весело и дружно «гоготал» рабочий люд, ожидая разнарядку, которую определит начальство на своей обычной утренней планерке.

Настроение в теплый майский день было прекрасным — все закончили домашнюю посадку картошки, у многих «пыхтели» парники с огурцами и помидорами, зацветали сады, так что о работе говорили мало, как о теме скучной и лишней в это время.

Общее благодушие, однако, слегка портило состояние здоровья некоторых граждан, имеющих, в силу этого, общую тему для разговоров — как опохмелиться.

Редко пьющий тракторист Иван Галкин в этот день оказался в их рядах благодаря коньяку зятя, которого вчера оказалось недостаточно, и «догоняться» пришлось спиртом от соседки. Какое уж тут здоровье! Красавец с благородной внешностью, Галкин слыл крепким и рачительным хозяйственником, передовиком труда. Трактор у него всегда был чистым и исправным, задания выполнялись добросовестно, дома было все в ажуре и с достатком. Причем, благодаря именно трактору, на использование которого в личных целях начальство закрывало глаза. А иначе в деревне передовиков бы и не было.

С утра зять укатил в город, жена обижено молчала, завтрак был совсем невкусный, работать не хотелось. Расхотелось еще сильнее, когда главный инженер вручил Ивану путевку с направлением в распоряжение отдела милиции. Друзья-товарищи не преминули позубоскалить по этому поводу:

— Ваня, к тебе как обращаться, товарищ ефрейтор или господин полковник? Ну не мент же поганый? — смеялся бульдозерист Саня.

— Ты случайно не сексот? — подхватил его напарник, — живешь-то напротив отдела.

— Да бросьте, мужики! Капец ему пришел, щас запах учуют и до свидания права! — посочувствовал Генка-слесарь, бывший водитель, недавно именно так и утративший свои права.

Под общее «ржание» Ивану были даны разнообразные рекомендации избавиться от перегара, среди которых лавровый лист и чеснок были самыми безобидными.

Обреченно махнув рукой, Галкин побрел в гараж, завел трактор, на всякий случай съел корочку хлеба с зубчиком чеснока и поехал в отдел, испытывая нехорошие чувства.

В отделе милиции присматриваться и принюхиваться к Ивану никто не собирался. По-деловому, быстро на прицеп погрузили разный мусор, кучу мешков, а из отдельного кабинета капроновые канистры разной емкости и попросили вывезти на свалку. Молча кивнув, слегка успокоенный Иван тронулся в путь в сопровождении трех милиционеров на служебном «уазике».

По приезду на свалку Галкину стало понятно, что они привезли так называемые вещдоки, которые стали ненужными, в том числе находящийся в капроновых канистрах спирт сомнительного качества.

Когда милиционеры стали обливать мусор спиртом, а потом и вовсе поодаль просто выливать его на землю, Ивану стало плохо. Он побледнел, холодный пот выступил по всему телу, все нутро его, казалось, восстало против этой чудовищной акции. Впервые в жизни ему приходилось видеть такое нелепое, бездарное и глупейшее уничтожение добра, малюсенькая часть которого способна была поправить здоровье всем страждущим товарищам. В какое-то мгновение на ум пришла формула этилового спирта (чего только мозг не вытворяет), четко произвелись расчеты разведения тридцати литров спирта на сто пятьдесят бутылок водки. В воспаленном сознании одна за другой менялись картины выгодного обмена жидкой валюты на многообразие товаров и услуг, востребованных в хозяйстве.

Мусор и земля под спиртом вспыхнули одновременно, исторгнув синеватое пламя и черный дым, стало жарко. Иван застонал, когда милиционеры стали разгружать последние канистры и выливать в другом месте, готовя к сожжению.

— Сами не пьют и другим не дают, — горестно думал он. — Хоть бы предложили чуточку, хоть сразу, хоть с собой. Что за люди? Не зря ментами погаными зовут, я же ведь работал, как-никак, — со слезами на глазах страдал Иван.

— Что, дядя? Жалко добро? — весело спросил один из милиционеров, видимо уловив настроение Ивана.

— Трактор у тебя классный, может, колеса вымоешь спиртом, все равно пропадет, — вдруг со смехом предложил другой.

И тут Ивана осенило. Мысль заработала ясно и быстро, исчезла скованность, робость, мгновенно возник дерзкий план. Лихость задуманного прибавила сил, смелости и даже артистизма, когда он небрежно взял две полупустые канистры (вот те самые вожделенные тридцать литров) и со словами: «А ведь и в самом деле пропадет, так я хоть движок помою, солярку сэкономлю!», понесся к трактору.

Мысль была проста — слить из радиатора более половины воды, которой всего было около девяноста литров, и взамен нее залить спирт, что обеспечивало бы наличие в радиаторе как минимум семьдесят литров жидкости, похожей на водку, а то и покрепче. Только нельзя допустить никакой искры и не нагреть радиатор до гаража.

Задумано — сделано. Все произошло на удивление легко, быстро и спокойно. Часть слитой теплой воды, действительно, ушла на показную помывку двигателя, спирт благополучно был залит в радиатор, а пустые канистры возвращены ничего не заметившим милиционерам. Более того, они предложили Ивану немного выпить за совместную работу (конечно, отказался) и разрешили отправиться в деревню.

Этот путь до гаража Иван впоследствии по ощущениям сравнивал с первым полетом космонавта: тут и восторг, и страх, и высочайшее напряжение ума, ни одного лишнего движения, руки и ноги действуют автоматически. В голове возникло несколько страшных картин горящего трактора, взрыва радиатора, его самого, пляшущего в объятиях пламени; пару раз возникло острое желание выскочить на ходу и пустить трактор под откос, но неведомая сила насмерть приковала руки к рулю. В голове помимо Ивана двое спорили между собой:

— Взорвется! Прыгай!

— Да не взорвется, открытого же огня нет.

— Вдруг генератор искранет, хана!

— С чего ему искрить, все заизолировано, да и спирт же не протекает нигде.

— Радиатор нагреется и от паров бахнет!

— Не нагреется, шторки же открыты, обороты самые малые, температура ниже сорока градусов.

— А вдруг!?

На это «а вдруг!?» ответа не было, и тогда возникал жуткий страх, который Иван прогонял скрежетом зубов и немым криком: «Доеду, доеду, доеду!!!»

Через каких-то семь-восемь минут он доехал. Трактор на большой скорости промчался в ворота проходной, резво свернул за гараж и заглох, озадачив сторожа необычной манерой езды и выражением лица тракториста Галкина.

— Ну что, ментяра, прибыл? — начал прикалываться Саня, но тут же осекся, испугавшись вида Ивана, который сидел истуканом и не мог разжать пальцы от баранки. Придя в себя и клацая зубами, тот бросился в подсобку, глотнул холодной воды из чайника, подошел к трактору, трясущимися руками открыл кран радиатора и нацедил из него «охлаждающей жидкости».

Через некоторое время, оторвавшись от теплой компании, которая не переставала восхищаться его сообразительностью и щедростью, Иван вышел из подсобки проветриться. В руках дрожь прошла, однако внутри еще что-то вибрировало, лицо продолжало гореть, и, похоже, не от спирта, в чувствах разобраться было невозможно.

С полуденного пронзительно синего неба ярко светило почти уже летнее солнце. В глубине этой синевы заливались жаворонки, ласковый ветер слегка качал старые ветви полыни, внизу которых уже росла изумрудная трава, и ее цвет так успокаивал и радовал.

И тут почему-то Галкин заплакал. Возможно, это была запоздалая реакция на испуг, возможно, это были слезы радости от благоприятного исхода, возможно, и то, и другое сразу. В любом случае, жена бы сказала безжалостно: «Водка плачет!» И хорошо, что никто не видит, засмеют. А так уже и кличку дали — «экстремал», куда благороднее «ментяры». Все рады. И еще дня три рады будут — радиатор большой.