Пришло время, когда главную улицу нашей деревни, как часть Бичурского тракта, начали асфальтировать. Пока завозили камни и гравий, ровняли полотно и нарезали канавы, народ любопытствовал не очень — пыльно и шумно, по дворам заезжать-выезжать хлопотно. К тому же, сенокосная пора в разгаре, пришлось убирать камни, через канавы мостки налаживать.

Но вот специальная машина двинулась по дороге, выливая на нее одновременно несколько струй гудрона — совершенно черной, блестящей и вязкой жидкости, от которой несло жаром и запахом гари. Следом шли два грейдера, заваливая сначала жидкость гравием, а на обратном пути переворачивая эту смесь так, что через несколько заходов она превращалась в асфальтовый вал, который после выравнивания подлежал прикатыванию. Народ по всей улице подолгу стоял у ворот, дивясь на этот процесс рождения асфальтового чуда.

Ребятню, а особенно мальчишек, дорога тянула к себе как магнитом. Они заворожено наблюдали за самосвалами, лихо снующими по дороге и с грохотом сваливающими свой груз, многим удавалось прокатиться с добрыми водителями в карьер и обратно; облазили снизу доверху грейдеры во время стоянок, строя рожицы в зеркала их боковых лопат. Особое восхищение вызывала работа водяного катка.

Однажды и возле нашего дома рано утром гудрон был разлит на дороге и, к моменту появления нас на улице, уже слегка застыл в виде широкой, черной, блестящей полосы, еще не засыпанной гравием, не наступив на которую, нельзя было перебраться на другую сторону, чтобы встретиться с друзьями.

Друзьям в этот день я решил показаться непременно в новенькой школьной форме, приготовленной для первого класса нашей начальной школы. Серые полушерстяные брюки, такая же гимнастерка с золотистыми пуговичками, широкий ремень с бляхой и фуражка с кокардой входили в комплект этой формы, которая делала нас похожими на «суворовцев». К этому комплекту накануне были куплены желто-коричневые ботинки со шнурками, портфель, пенал и чернильница.

Желая, однако, поскорее выбраться на улицу, я решил похвастать только ботинками и, надев их на босу ногу, спрятав концы шнурков внутрь, стремительно рванул через дорогу…

Черная блестящая полоса с хищным коварством встретила наивную «жертву». Сначала один ботинок, а затем и другой плавно погрузились в гудрон и крепко им схватились будто клеем. Я растерянно и глупо растопырился в этой жуткой черной красоте, не имея возможности вытянуть обувь; босые ноги легко выскальзывали из нее, ведь шнурки не были завязаны. С помощью двух поданных палок мне самому удалось выбраться босиком на сушу, но все попытки вытащить ботинки оказались безуспешными. Так и остались они торчать на поверхности, а спустя полчаса пришли грейдеры, сделали свое дело и даже не заметили новеньких детских ботинок.

У нашей матери в шкафу висело красивое серое платье, в которое она наряжалась в праздники, надевая на талию широкий черный блестящий ремень с золотистой пряжкой. Я еще подумал в тот вечер: «Интересно, как этот ремень похож на гудрон!»

Было не больно — ремень широкий, да и мать не сильно старалась, любила она нас очень.