Вступление

Создать настоящее литературное произведение, пусть даже совсем небольшое, чрезвычайно трудно.

Но вот возникла глубокая потребность ознакомить людей с человеком, жизнь которого стала подвижнической. Поручить рассказать об этом некому — ни один настоящий писатель не возьмется за описание явлений, которых сам не видел, не знал близко героя повествования.

В таком случае остается написать для узкого круга лиц. Для тех, кого не очень заинтересует стилистика рассказа, но кому, в первую очередь, очень дорога память об этом человеке.

Елена Витальевна Миронова (Тиганова), о которой пишется очерк, оставила этот мир, когда ей не было еще и пятидесяти лет.

Совсем незаметно для окружающих она стремилась к совершенству во всем, упорно преодолевая пороки и недостатки, моля Бога об очищении и просветлении души. Результатом такой борьбы с собой стало уважение ее со стороны окружающих, признание коллег по работе, любовь родственников и духовных друзей.

Она стала примером. Во все времена стать примером и есть подвиг.

Господь подарил мне счастье прожить с ней почти тридцать лет. Господь дает силы переносить расставание безропотно, с пониманием смысла и вечности жизни. Надеюсь, что Господь же дает мне соизволение и верные слова для этого очерка.

Основой для него послужили некоторые записи Елены Витальевны, мои личные наблюдения, воспоминания, размышления.

С благословения Учителя.

Начало

«Ни на что не годится тот, кто годится только для самого себя», — эти слова Вольтера открывали в 1979 году маленький блокнотик Лены Тигановой — первокурсницы Улан-Удэнского музыкального училища.

В блокнотике нет присущих пятнадцатилетним подросткам милых и забавных стишков о любви и влюбленности, первых наивных размышлений об опыте жизни, — той, неизвестно кем придуманной и, добросовестно передаваемой от одного к другому, детско-юношеской «дворовой» классики.

Поразительным для сегодняшнего времени является искреннее и тайное желание девушки четко определить смысл жизни, обрести твердый стержень ума и сердца, утвердиться в ранней юности в нравственных и духовных ценностях, стать цельной, независимой и свободной личностью.

Вот так выглядит одна из ее первых записей:

1. Выдержка.
2. Уважение к людям.
3. Доброта.
4. Благородство.

Интересно, какая часть современной молодежи размышляет над этими качествами, как необходимыми инструментами создания настоящего человека? Остановись и ты, читатель, не торопись, поразмысли над каждым из этих слов, над их полновесностью, глубиной, ценностью…

Ключ к этим качествам Лена уже тогда видела в чистоте собственной души, — «Надо уметь быть беспощадным и честным, прежде всего, по отношению к самому себе». И чуть позже запись: «В жизни надо все преодолевать, а прежде всего, себя».

С детства она воспитывалась на примерах высокой морали и нравственности, носителями которых являлись как ее замечательные родители, так и широкий круг их друзей из числа рабочих и ученых, педагогов и литераторов, руководящих работников. Одним из них, например, был Николай Лимонов — улан-удэнский «корчагинец», жизнь которого направила судьбы многих людей по пути добра, отваги и справедливости (его имя присвоено одной из улиц столицы республики).

Отец Лены в детстве испытал тяготы фашистской оккупации на своей родине в Орловской области, в период срочной службы принимал участие в боевых действиях на территории Венгрии, прошел нелегкий, но доблестный трудовой путь от рядового шофера в Мухоршибири до руководителя ведущих автотранспортных предприятий Улан-Удэ.

Виталий Борисович был очень обаятельным, деликатным и скромным человеком, доброжелательным ко всем людям, но при этом весьма принципиальным и требовательным. Его трудолюбие и умение вдумчиво делать любое дело приносило добрые плоды и на ответственной работе, и на дачном участке, и на отдыхе. К примеру, дважды Виталию Борисовичу приходилось возглавлять отстающие транспортные предприятия города и оба они в короткие сроки становились передовыми — краснознаменными. Была такая традиция в советское время — награждать победителей трудового соперничества Красными Знаменами.

Лес и дача для него были особыми местами физического труда, отдыха, вдохновения и общения с семьей и друзьями. Ягоды, грибы, кедровые орехи всегда добывались им легко и помногу, а саженцы Виталия Борисовича и привитые им деревца цветут и плодоносят в разных местах Бурятии.

Для Лены отец был олицетворением настоящего мужчины, верного супруга и заботливого отца, настоящего гражданина и патриота. Она с гордостью сравнивала его с актером Олегом Басилашвили, государственным деятелем Николаем Рыжковым и, надо полагать, не только из-за внешнего сходства. Рожденный на родине Афанасия Фета, Федора Тютчева, Ивана Тургенева, Николая Лескова, он воплотил воспетые ими лучшие черты русского характера — трудолюбие, крестьянскую смекалку, бережное отношение к природе, добродушие, заботу о ближнем и любовь к отечеству.

Мама Лены, Александра Ивановна, всегда отличалась твердым и решительным характером, не допускающим сделок с совестью, компромисса в случае нравственного выбора. Когда ей однажды только намекнули, что оценки некоторым студентам можно ставить не за фактические знания, но и по другим «признакам», она без колебаний оставила престижное место в институте и посвятила себя преподавательской работе в школе. Собственное поведение, образ жизни и мышления всегда у нее ориентирован на высокую педагогическую планку, будь то задушевная беседа с другом или родственником, школьный урок, мероприятие, или замечание хулигану на улице.

С другой стороны, благодаря матери, Лена не только отлично училась в школе и училище, но и достигла высокого интеллектуального, эстетического и художественного уровня, с детства полюбила музыку и песни, много читала. В ней удивительно гармонично нашли сочетание интеллигентный романтизм матери с отцовским рациональным подходом к жизнеустройству. Этим, наверное, объясняется уважение ее уже в ранней молодости со стороны моих деревенских родственников, коллег по работе в музыкальной школе и детском садике, воспитанников и их родителей.

Елена Витальевна достигла нравственной зрелости во многом, наверное, путем самовоспитания. Об этом говорит записанная ею в блокноте выдержка из письма А.П.Чехова брату:

«Воспитанные люди…
— они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы…
— они сострадательны не к одним только нищим. Они болеют душой и от того, что не увидишь простым глазом.
— они уважают чужую собственность, а потому платят долги.
— они чистосердечны и боятся лжи как огня. Ложь оскорбительна для слушателя. Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают. Из уважения к чужим душам они чаще молчат.
— они не унижают себя с той целью, чтобы вызвать сочувствие.
— они не суетны.
— если они имеют в себе талант, то уважают его.
— они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть в стене щели с клопами, дышать дряным воздухом, шагать по оплеванному полу…»

Вряд ли такое можно записать ради коллекции знаменитых выражений. Вполне вероятно, что все ею написанное не столько служило целям самовоспитания, сколько отражало тот уровень духовности, с которым она уже родилась, и, которому осталось до совершенства совсем немного — всего одна человеческая жизнь, длиной в эти неполные пятьдесят лет…

Семья

Нет в мироздании ничего случайного. Нам нравились одни и те же песни, классические произведения в литературе, музыке и живописи, совпадали политические взгляды.

Беззаботно отвергая привязанность к быту и роскоши, радостно убегали на работу с тем, чтобы соскучившись, так же радостно бежать друг к другу. Не случайно в народе говорят: «Счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером домой». Особенно, если в нем есть дети.

В нынешнее время институт семьи переживает глубокий кризис и дело не только в извращенных западом ценностях. Запад нас не спаивал, не отучал трудиться, не переписывал наших школьных учебников и норм морали. Мы ведь сами сначала наших ценностей стали как бы стесняться, а потом и вовсе стали пытаться подменить их другими.

Нельзя забывать, что в основе человеческой жизни лежит труд. Лень и всяческое ублажание себя есть путь деградации. Поэтому, мы обязаны постоянно трудиться, как физически, чтобы тело свое в порядке содержать и пропитанием обеспечивать, так и умственно, чтобы творчеством, созидательной деятельностью радовать себя и окружающих. Но, главным трудом человека является совершенствование внутреннего «Я», очищение души путем искоренения пороков и лености.

Елене Витальевне именно вот так гармонично и удавалось трудиться. Повседневный быт она рассматривала не как обузу, а как красивое внешнее оформление жизни, которое требует творчества, иначе не будет красоты, привлекательности. Желание сделать быт разнообразным подтверждают ее многочисленные сборники рецептов, несколько тетрадей с записями, газетными и журнальными вырезками по поводу шитья одежды, приготовления блюд, сортов семян, способов выращивания огородной продукции и так далее. Сама кроила и шила детям некоторую одежду, готовила великолепные торты, в том числе и по многочисленным заказам.

Невероятно, но это она, коренная горожанка, настояла на том, чтобы в доме была сложена русская печь, где и выпекала всякие вкусности; убедила меня завести корову и научилась ее доить, взбивать масло и варить сыр. Кроме этого в хозяйстве водились куры, свиньи, пчелы.

Вот, например, ее записи о заготовленной продукции в 1997 году: «Огурцы — 48 банок, помидоры -12, перец фаршированный — 5, икра кабачковая -12, баклажанная -5, салаты -24, грибы свинушки -7 литров, грузди и рыжики по 3 литра, компот из слив — 21 литр, вишни — 3 литра, ранетки — 9 литров». Позже, когда выросли деревья, компотов и соков готовилось ведрами.

Казалось бы, домашний труд мог и не быть таким громоздким (я всегда неплохо зарабатывал), но мы так были приучены и считали, что и дети должны воспитываться в совместном труде. Такими они и выросли: умеют и в доме убрать, и столярничать, и сад-огород содержать, и корову подоить.

Но научить детей трудиться, обеспечить их хорошим здоровьем и образованием не является самоцелью. Что заложить в их души? Какими людьми они должны стать? Поиск ответов на эти вопросы всегда был временем размышлений, раздумий, частых бесед, совместного чтения разной литературы.

«Не воспитывайте детей — все равно, они будут похожи на вас, — гласит старая английская пословица, — воспитывайте себя!». Поэтому правильно мыслить, правильно говорить и правильно поступать — это и залог гармоничной семейной жизни, и лучший способ воспитания.

Правильно говорить и не допускать брани должно быть не просто правилом хорошего тона — это должно быть обычным явлением. Поражаюсь семьям, в которых матерятся даже и при детях, не понимая ужасной силы вреда этого явления.

Дни рождения детей с приглашением гостей праздновали всегда без спиртного. Елена Витальевна аккомпанировала на фортепиано и задорно вместе с детьми пела и танцевала. Ее работа музыкальным руководителем в детском саде позволяла это делать легко и с настроением. Требования к детям у нас были одинаковыми, и если кто-то наказывал, другой не имел права менять решение, как бы ни было жалко.

В ее записях нашел вот такое:

Ребёнок, окружённый непониманием — учится не слышать других;
Ребёнок, окружённый обманом — учится врать;
Ребёнок, окружённый злостью — учится причинять боль;
...только сильные души могут порвать этот круг...
Ребёнок, окружённый поддержкой — учится защищать;
Ребёнок, окружённый честностью — учится быть справедливым;
Ребёнок, окружённый любовью — учится любить и дарить любовь;
Ребёнок, окружённый свободой выбора — учится быть ответственным за свои решения.
...такое воспитание сложно сломить...

Конечно, любовь являлась фундаментом всей нашей жизни, основой внутрисемейных отношений. В невольных разлуках невероятно скучали, писали задушевные письма, от чтения которых и сегодня так же сладостно щемит сердце.

Елена Витальевна не обладала большим количеством нарядов и украшений, да и не стремилась никогда к этому, но выглядела всегда очень привлекательно. Она не позволяла себе на виду переодеваться, ухаживать за собой, пользоваться косметикой. Просто она умела всегда быть красивой, в том числе и в домашнем халате, абсолютно обладая скромностью, стыдливостью и женским целомудрием. Мы ни разу так и не смогли вместе смотреть интимные сцены в кино. Помню, как все стремились посмотреть фильм «Маленькая Вера», с которого обрушился советский кинематограф. Мы с Леной краснели от стыда и долго не могли взглянуть друг на друга. До сих пор я убежден, что это не наша дремучесть, это под прикрытием демократических процессов разрушается человеческая мораль и нравственность. Теперь вот докатились до гей-парадов и однополых браков.

Испытания

Приверженность коммунистической идеологии долгое время обеспечивало нас комфортным психологическим состоянием. Мы ведь и познакомились с Леной на комсомольском собрании, и родители наши свято верили в светлое коммунистическое будущее, а мое образование, вообще, было профессиональным политическим.

Однако в «лихие 90-е» годы, наряду с освобождением от партийного тоталитаризма, на бывших моралистов обрушилось главное противоречие новой демократической жизни — сохранение нравственных ценностей в условиях всеобъемлющей купли-продажи.

Настала пора испытаний и нравственного выбора. В 1990 году я решил оставить Хабаровскую высшую партийную школу, где учился заочно, работая заместителем председателя райисполкома. Причиной послужили разногласия с преподавателями и ректоратом, не желающими увидеть бурных перемен в настроении общества и, с глупым упрямством продолжающими проповедовать марксистско-ленинское учение с догматических позиций.

Тогда еще я наивно полагал, что партия может сохранить роль вожака, надо лишь обновить ее с помощью изменений в Уставе, а также массовых чисток и народного контроля. В ответ мне пригрозили исключением из партии за ревизионизм. Так что даже законченная на «отлично» предпоследняя сессия не могла удержать меня в стенах этого почтенного учебного заведения. Мое заявление об отчислении, естественно, пришло в обком партии с просьбой разъяснить мои ошибки и вернуть в партшколу.

Поездка в обком на собеседование не сулила ничего хорошего. В те времена такие поступки влекли за собой исключение из рядов КПСС, а значит снятие с должности, конец служебной карьеры. Лена очень твердо поддержала мое решение, не испугалась возможных неприятностей, ухудшения материального положения, статусного положения. А закончилось все благополучно: первый секретарь обкома не то понял и одобрил мои действия, не то пребывал в растерянности, но он распорядился оставить меня в покое.

Работая секретарем партбюро колхоза, пришлось однажды предложить повлиять на выпивоху-специалиста путем перевода его на простую должность. Решение было принято, но его родственники, особенно мать, конечно, были недовольны. Результатом стали анонимные телефонные звонки, в ходе одного из них произошел такой разговор с моей молодой женой:

«Тебе, доченька, сколько годков-то?
— Двадцать.
— У-у-у, в такие-то годы землю парить, наверно, неохота!».

Леночка ведь и не рассказывала долго об этих звонках, пока не спросила с детской наивностью: «А что такое „землю парить?“ Как же мне было жалко ее тогда! Как хотелось защитить, успокоить. Пришлось даже держать наготове фонарик, березовую палку и несколько раз ночами обходить усадьбу, ведь были и угрозы поджога.

Будучи заведующим организационным отделом райкома партии, пришлось принимать меры по укреплению дисциплины коммунистов, которые допускали всяческие проступки — от пьянства до хищений, а то и уголовных преступлений. В то время посадить в тюрьму члена КПСС или освободить от должности было не так-то просто, сначала надо было из партии исключить, а уж потом только мог состояться суд или решение партийного органа снять с работы. Многие этим пользовались и уходили от ответственности.

В 1988 году на собраниях обсуждали немало руководителей за недостойное поведение: за ДТП на служебном транспорте в нетрезвом виде, за то же, но еще и за то, что государственными деньгами заплатил за ремонт (заставили вернуть личными), один нетрезвый удирал от гаишников и тем пришлось стрелять по колесам, многих за пьянство в рабочее время, кое-кого и за крупные недостатки в работе. Помню, один из секретарей просил написать хорошую справку по итогам проверки, поскольку руководителю прочили орден за перевыполнение плана, а секретарю автоматически была бы медаль. Написал… на выговор за ослабление работы. За эту жесткость многие на меня обиделись, в результате чего на очередной конференции я был с трудом избран в члены райкома и назначен в другой отдел.

Смена работы по „приказу партии“ происходила не один раз, но каждая из них воспринималась Еленой Витальевной без обреченности или недовольства, она вникала в мои проблемы, помогала разобраться в них, в трудностях умела не просто поддержать, а вдохновить. Так поступают не просто верные жены, так могут поступать только истинные спутницы жизни, которые умеют любить по-настоящему.

Непомерно трудной для нашей семьи оказалась вторая половина 1992 года: 19 августа утром от инсульта скончалась мама, а спустя сорок минут от инфаркта отец; это было психологически очень тяжело; в октябре при работе на „циркулярке“ я сильно повредил правую кисть руки. Мало еще, так на третий день после этого горячая вода из системы отопления затопила подпол, где было заложено более 60 мешков картошки. Дом был новенький, мы туда только собирались въехать и — на тебе! С помощью родственников авария была устранена, картофель вытащили и разложили на полу, а через пару недель засыпали обратно.

Елена Витальевна в этих испытаниях проявила в полной мере и мужество, и бесстрашие, и терпение, а самое главное, преданность и любовь семье.

К Тебе иду…

Однажды, сразу и полно она уверовала в Бога. Произошло это в тот день, когда в наш дом вошел Учитель. Бог один ведает, кому и когда направить Учителя. И если я еще пытался какое-то время спорить, возражать, искать научное обоснование всему сущему (страшно тяжел груз материалистического мировоззрения), Елена Витальевна приняла Истину в один день.

Наше тело подобно лодке, которая перевозит душу с одного берега на другой. Когда-то мы будем радоваться уходу человека в иной мир, потому что это будет уход в мир более совершенный, чем наш материальный, но необходимо готовить себя для новой жизни.

Пришло время осознания бытия, поиска настоящего смысла Жизни. Сложно было поначалу принять, что мы сами себя совершенно не знаем, что воспринимаем себя исключительно в роли телесного существа, не задумываясь о том, что наше внутреннее „Я“ имеет совсем другую природу.

„Корень зла в самом человеке. Пока этого не признаете, пока не поймете, что никто не виноват в наших бедах кроме нас самих, не сдвинетесь с места“,- говорит Учитель.

Постепенно, шаг за шагом вся семья двинулась по духовному пути. Уверенно, без тени сомнений и колебаний вела нас за собой Елена Витальевна, которая часто встречалась с Учителем, новыми духовными подругами и уже ощутила на себе действие Божьей благодати. В доме появились молитвословы, Библия, другая духовная литература, песни. Это было окно в другой мир, ранее неизвестный и такой чудесный. По-новому перед нами открылось творчество писателей и поэтов, композиторов, художников.

Странно мы люди устроены: умом способны знать лучший путь, но идти по нему упорно не хотим, даже имея перед глазами положительный опыт, гордыня человеческая мешает, как один из главных пороков. А сколько других пороков, о коих мы даже не ведаем? Очищаться от них слой за слоем как от чешуи — в этом главная задача человека, в этом заключается смысл его постоянного духовного совершенствования, смысл нашей жизни на этой планете.

Интересно, что люди и весь мир вокруг тебя, это зеркало, в котором ты сам и отражен. Обладая определенными пороками, мы видим их в других людях, но приписываем-то эти пороки им, а не себе. Хотя ведь нелогично называть человека жадным, если не знаешь, что это такое. К примеру, у меня была проблема с алкоголем. Пока пил — ничего, был трезв — ругал алкашей на чем свет стоит, потому что порок сидел внутри. Как только алкоголь перестал быть объектом вожделения, я перестал видеть пьяниц. Понятно же, что они не перевелись, но они вывелись из моей души, вот в чем секрет, а значит, я снова стал видеть в них живых людей, носителей Божьего. Так же меня перестал раздражать запах табачного дыма: я просто его не ощущаю, но не потому, что бросил курить силой воли, а потому, что Бог по моей просьбе вырвал эту страсть из меня с корнем, я перестал осуждать курильщиков. Вероятно так, борясь с каждым недостатком и пороком, по любви и милости Господней мы только и способны стать настоящими людьми. При этом человек начинает видеть мир по-новому, окружающие люди становятся милее и добрее.

Бросить пить и курить — самое легкое, от чего необходимо избавляться. В нас гнездится много всего, о чем мы даже и не подозреваем, и только Бог видит все, и с Его помощью мы можем вырвать эти пороки из себя, стать истинно свободными, культивируя Любовь, как главное качество человека — Бога.

Единственным инструментом очищения и просветления души является искренняя сердечная молитва. Вот запись Елены Витальевны о молитве: „Она даёт силы переносить всё благоразумно, без смущения, ропота и раздражения. Возможно это лишь тогда, когда верующее сердце раскрыто Богу. Раскрывает же его ни страх, ни чувство безысходности, ни упорное желание избавиться от „переживаний“ во что бы то ни стало, ни предположение „а вдруг поможет?“, а искреннее доверие Богу, детская вера в Его любовь“.

Сама она так и молилась — подолгу, очень сосредоточенно, часто со слезами, увлекая своим примером остальных, постоянно советуясь с Учителем. Господь менял ее на глазах. Казалось бы, Елена Витальевна и так во всем хороша, но у Бога нет предела совершенству, и на ее примере Он показывал, какими же прекрасными могут быть люди. Ее стало хватать на всех — и дома, и на работе, и у кроватей больных родственников. Все, кто с ней общался, получали помощь и утешение, мудрый совет, приподнятое настроение.

Бог наградил ее талантом петь. Петь красиво, душевно, так самозабвенно, что, казалось, не пела, а играла каждый раз очень важную роль. Но теперь ее песни стали песнями-молитвами, устремленными ввысь, глубоко проникающими в сердца слушателей, вызывающими волнение и слезы и соединяющими с Богом.

Духовные друзья по смерти Елены Витальевны издали небольшой сборник песен, исполненных ею и сыгравших важную роль в процессе их личного духовного роста. Открывается сборник словами русского философа, профессора И. Ильина:

„Настоящее пение: оно не исчерпывается и не иссякает, потому что течет из вечно обновляющейся радости. Сердце зрит во всем Божественное, радуется и поет; и светит из той глубины, где человечески-личное срастается со сверхчеловечески-божественным до неразличимости: ибо Божии лучи пронизывают человека, а человек становится Божиим светильником. Тогда сердце вдыхает любовь каждому существу, каждой пылинке бытия…“

Выше было сказано о необходимости правильного мышления, правильной речи и правильных поступков. К концу своей короткой жизни Елена Витальевна достигла большего — праведности мышления, праведности слов, праведности поступков.

Это подвиг!

У подножия Косматого лога, переливаясь таинственным журчанием и глухим шепотом, стремится к равнине прозрачная речушка.

Полвека назад кто-то свалил громадную лиственницу, комель которой теперь служит мостиком. Дерево обросло плотным мхом, снизу от воды потемнело и напоминает сказочного великана-налима. Под ним все лето толпится стайка хариусов, которые, плавно изгибаясь и мелко-мелко вибрируя хвостами, стоят на месте, то ли разговаривая между собой, то ли вылавливая что-то особенно вкусненькое, то ли охраняя сказочную рыбину-мостик.

Темные спинки рыб еле видны, но стоит любой из них чуть повернуться, как на мгновение полыхнет серебром чешуйчатый бок, удивит треугольный глаз, а уж потом зрительная память восстановит похожие на крылья стрекозы плавники с красной окантовкой, красивый хвост в черном обрамлении, смешной ротик с оттопыренной нижней губой.

Разглядеть их можно, лишь затаившись на мостике, чуть дыша. Одно неосторожное движение и — только мелькнут темные молнии, кончится сказка.

А речушка по-прежнему перекатывается своим журчанием и манит остаться еще.

Если в середине мая в полдень свернуть с дороги и мимо заправочной станции проникнуть в лощину, обогнув пологую сопку — попадешь в другой мир.

Там нет запахов и звуков цивилизации. Там с голубого купола светит другое солнце, более яркое и более ласковое. Там под ногами лежит тонкий, но необычайно плотный, пестрый ковер. На нем умелый мастер соткал нежно-розовые лепестки чабреца, ярко-желтые круги «куриной слепоты», сизый туман побегов юной полынки, миллиарды изумрудных травинок — от тонкого с волосок костреца до широкого с ладонь «дурмана».

Там ноздрям вначале больно от чистого воздуха, но уже через минуту они начинают жадно трепетать от желания уловить все богатство удивительного многообразия ароматов, среди которых запах дорогих французских духов становится лишним и даже противным. В цивилизацию возвращаться не хочется.

I

В благостной тишине летнего дня Семен неспешно прогуливался по дорожкам профилактория и с легким волнением ожидал приезда необычных гостей. Обком профсоюзов направлял сюда группу детей из зоны Чернобыльской АЭС и просил проследить за их размещением, предупредив, что поездка организована каким-то фондом из Голландии.

Западный холм с сосновым бором отбрасывал гребенчатую тень до середины противоположной горы, у которой часть верхнего, почти безжизненного каменистого склона ярко блестела на солнце, будто помогая ему дополнительно освещать широкое лесное урочище с зеркальной поверхностью искусственного озера. И если там, на склоне, явственно ощущались зной и духота, то здесь все дышало нежной прохладой и свежестью зеленого оазиса.

Вскоре красно-белый «Икарус» медленно проехал вслед за автомобилем ГАИ по узкой полосе асфальта и, шумно выдохнув тормозами, остановился на площадке у столовой, густо обрамленной со всех сторон темной зеленью акации, сирени и черемухи.

— О! Как красиво! Глин, поторопись! — оглядевшись, произнесла с иностранным акцентом молодая женщина, вышедшая из автобуса первой и поблагодарившая Семена за поданную руку. Края ее тонкого носа чуть подрагивали от желания быстрее вдохнуть свежий лесной воздух с легким ароматом сосновой смолы, поздних июльских цветов, скошенной травы и подопревшей листвы.

— Да, да, Жанна! — с похожим акцентом отозвался ее спутник, покидавший салон с небольшими сумками в руках и фотоаппаратом на шее.

Оба выглядели странновато для наших мест: на Глине — длинные, с большими карманами широкие шорты салатного цвета, выпущенная морская тельняшка и коричневые сандалии; ноги Жанны в простеньких босоножках, выше на резинке совсем не элегантная цветастая юбка цыганского пошиба, в нее заправлена полинявшая серая майка, видимо, когда-то бывшая белоснежной. Смущали два обстоятельства этой майки — во-первых, то, что левая пройма была завязана узлом, а во-вторых, под майкой не было ничего, и это было заметно. Непривычно смотрелись и длинные русые волосы Глина, тесемкой собранные сзади хвостиком.

За иностранцами потянулись остальные пассажиры «Икаруса» — две девушки и двое парней, видимо вожатые, а также ватага полусонных от дороги ребятишек десяти — пятнадцати лет с небольшим преобладанием девочек. Последней оставила автобус еще одна молодая женщина в белом халате. Уделяя особое внимание детям, Семен помог каждому из них сойти, приветливо подав руку или поддержав багаж, стараясь при этом не выглядеть слишком любопытным и слишком сострадательным — боясь, что их может в равной степени обидеть и то, и другое. Судя по улыбкам, ему удалось рассеять их настороженность, и вскоре они весело галдели обычным детским гвалтом, отличавшимся от местного необычной интонацией и смешным произношением буквы «г».

После того, как дети обустроились в комнатах, выпили чаю с молоком и разбрелись с вожатыми по территории, Семен пригласил Глина и Жанну посмотреть районный центр и встретиться с начальством. С самой верхней точки дороги полюбовались живописным видом районного центра, откуда были видны почти все его достопримечательности и даже две соседние деревни.

Голландцев местными фермами и полями удивить было невозможно, концерта в этот день не было, полки магазинов были неинтересны, поэтому после беседы с шефом пришлось прибегнуть к испытанному средству:

— Водка, вино?

— Ноу, ноу! — закачали оба головами и сморщились, вероятно, вспоминая радушный прием в столице, которая умеет встречать гостей.

— Может быть пива? — без надежды в голосе произнес Семен, начиная тяготиться такими скучными иностранцами. В студенческие годы доводилось выпивать с немцами, кубинцами, чехами, поляками и еще много с кем, кто по-русски быстро, из собутыльника превращался в друга.

— О! Пиво да! — вдруг оживился Глин, и его подруга согласно кивнула.

Владелец пивзавода распорядился угостить голландцев свежим напитком, и вскоре все трое сидели за кухонным столиком в квартире Семена, где его молодая жена, оторопевшая от неожиданности, безуспешно пыталась создать хотя бы видимость угощения, потому как угощать было нечем. Приветливо улыбаясь гостям и взглядывая с немым укором на мужа, не соизволившего предупредить заранее, она порезала хлеб, оставшийся кусочек сыра и не совсем спелые помидоры, открыла банку китайской тушеной свинины — единственное богатство холодильника, поставила масло, сахар и присела, смущенно перебирая фартук.

Канистра с десятью литрами холодного пива располагала к неспешной беседе, робость постепенно ушла, и молодые люди с удовольствием общались. Благо, что Семен после института еще не забыл английский, а жена немецкий. Правда, некоторые манеры иностранных гостей заставили ее поволноваться:

— Фу, какие невкусные! — проглотив ломтик помидора, сказала Жанна, оставаясь при этом улыбчивой и приветливой, давая понять, что хозяева не виноваты.

— Я трупы не ем! — немного погодя вдруг заявил Глин, для убедительности оттянув пальцами кожу на руке, когда ему подвинули тарелку с тушеной свининой. От такой непосредственной трактовки вегетарианства даже Семен поежился, но и эта неловкость быстро прошла. Дальнейшему укреплению дружбы и взаимопонимания способствовали несколько фортепианных пьес молодой хозяйки, а совместно исполненные под гитару задушевные «Подмосковные вечера» убедили всех в том, что братство состоялось.

Уже стемнело, когда голландцы с Семеном вернулись в профилакторий. «Волшебная» канистра и костерок на поляне способствовали более тесному знакомству со студентами-вожатыми, а также детским врачом Ириной Ивановной, назначенной в группу приказом свыше. Врач постоянно уходила проверять детей, не надеясь на спящих голландцев, в то время как остальные, захмелев и осмелев, наперебой рассказывали Семену о трагедии в Чернобыле, о жизни украинцев и белорусов, об общих недостатках в Союзе. Дело дошло до анекдотов и, само собой до общих песен, которые под гитару попеременно запевали Семен и студент Володя. К концу встречи вожатый совсем уж раскрепостился и, перевирая мелодию «Машины времени», откровенно орал:

«Ты можешь ходить, как запущенный сад,
А можешь все наголо сбрить.
И то, и другое я видел не раз,
Кого ты хотел удивить!..»

Наконец, вожатые угомонились и ушли, оставив Семена наедине с врачом у тлеющего костра.

— Ну, как Вам у нас, нравится? — банально спросил он для начала разговора.

— Очень. У нас в Полесье болотистая местность, гор нет совсем, а здесь красиво, — ответила она, с восхищением глядя на темный силуэт скалистой горы на фоне звездного неба.

— Как вас встречают?

— Да отлично. Слава Богу! Все предлагают посильную помощь, как только узнают, каких детей мы привезли. Да и голландцы сильное влияние оказывают, за все платят они, а к иностранцам с деньгами, сами знаете, у нас отношение особенное.

— Ну а здесь, конкретно, что может вас не устроить?

— Честно сказать, не нравится санитарное состояние профилактория, — ответила она, твердо глядя Семену в глаза. Красивое место, хорошее название — «Березка», но неуютно, все требует ремонта, в пищеблок страшно заходить. Персонал привык работать тяп-ляп, посуда замызганная, готовят невкусно. Голландцы недовольны, Вы уж извините!

— Я так и думал. Профилакторий из рук в руки переходит, руководство постоянно меняется, а проблемы накапливаются. У людей зарплата низкая, поэтому нет огонька, желания хорошо работать.

— Руководство о деньгах для себя больше думает. В расходы чего только не включают, чтобы голландцев раскрутить на деньги, приписывают то, другое, не думая о детях. Мясо с запахом, хотя условились, что его свежим с рынка привезут. Овощей мало, про фрукты «забыли». С учетом профессионального уровня персонала не очень приятная картина получается.

Семен печально вздохнул. Объявленная перестройка возбуждала частный интерес, но не прибавляла всеобщей сознательности, страну куда-то несло. Все больше появлялось дельцов и желающих разбогатеть, не заботясь о нравственных «тормозах». Дверь благополучия была крепко заперта замком идеологической бюрократии, а ключ от этого замка либо прятался в небесах, либо гулял по стране и никак не мог попасть в нужные руки.

— Завтра доложу шефу, он умеет с «городскими» разговаривать, думаю, поправить дела можно. Тут рядом два колхоза со свежим молоком и мясом, маслозавод хороший, зачем из города везти? Овощи с картошкой уже у многих созрели.

—Спасибо. Боюсь, что поздно — с голландцами договор подписан, с поставщиками тоже. Помогите лучше купить натурального меда, хотя бы литров пять-шесть. Нашим деткам он очень полезен будет.

— Да, конечно, — пообещал Семен. — У меня есть…знакомый. Он хотел сказать «дядя», но вовремя сообразил, что и его могут заподозрить в желании поживиться иностранными деньгами — тоже ведь руководитель. Номенклатурщик.

— Ирина Ивановна, понимаю, что устали, — продолжил он, — но мне очень хочется о детях узнать. Слишком все плохо у них? Надежда есть?

— Да как сказать? Непросто, но небезнадежно. Лейкоза нет. Радиоактивного йода многие наелись через молоко, со временем начал развиваться рак щитовидной железы. Сейчас он в начальной стадии, проявляется слабо, лечится успешнее, но доля риска высока. Эта поездка — отдельный пункт программы, а еще предусмотрены химиотерапия, облучение, в крайних случаях операция. Надеемся на лучшее и детям это внушаем. Они разные — и мудрые, и боязливые, и спокойные, и истеричные. И к проблеме своей относятся так же — кто паникует, кто в апатию впадает, есть и герои, стараются виду не подать. Голос ее вдруг переменился:

— В глаза им смотреть тяжело, особенно когда занемогут. Молчат, а во взглядах вопросы: «Это пройдет? Это ненадолго? Я же сегодня не умру?»…

На щеках врача появились слезы, а подбородок мелко задрожал. Семен всегда терялся, когда у жены так же дрожал подбородок, когда она плакала. Утешитель из него был плохой — долго не мог найти нужных слов, только бормотал что-то непонятное, да вздыхал тяжко, грубо поглаживая по голове. Ничего нового и теперь он не придумал, но его неуклюжие движения и бормотанье удивительным образом подействовали — женщина благодарно улыбнулась ему и быстро успокоилась.

По дороге домой Семен печально размышлял об участи тысяч людей, вынужденных оставить свои насиженные места, дома и квартиры, перенести разлуку со многими, кого-то похоронить. В голове назойливо и тоскливо звучало:

«Скажи мне, чему ты рад?
Постой, оглянись назад!
Постой, оглянись назад! И ты увидишь,
Как вянет листопад, и вороны кружат
Там, где раньше был цветущий сад».

II

С утра хлопотно закрутили текущие дела, но Семен успел доложить шефу о проблемах профилактория. Обедал у родителей в соседней деревне, где и договорился о продаже свежего меда.

Однако вечером, когда Семен завершил все дела и приехал в «Березку», его ждали совсем плохие новости. Сначала расстроенный Глин сообщил о пропаже фотоаппарата, который был далеко недешевым, а затем Жанна сообщила, что они увозят детей на базу отдыха на Байкал, причем уже завтра. На вопрос «Что случилось?» она горестно махнула рукой и посоветовала поговорить с врачом или вожатыми.

Более свободным оказался Володя, который сидел на скамейке возле столовой и меланхолично сматывал бечевку от флага, что служило бесспорным фактом подготовки к скорому отъезду.

— Добрый вечер! — настороженно произнес Семен, присев рядом с вожатым.

— Здравствуйте! — приветливо отозвался тот и быстро заговорил, не дожидаясь вопросов:

— Здесь такие дела! Утром одна дамочка из города визгом визжала, когда Жанна за питание на нее «наехала»: привезли продукты, голландцы с нашим врачом все осмотрели, обнюхали, да и завернули обратно, везите, мол, свежее. Потом Глин панику поднял — фотоаппарат «свистнули». Днем ребятня претензии предъявила: скучно, клуба нет, на озере опасно, песка нет, катамаранов с лодками тоже. В общем, одна природа красивая и остается. Голландцы заявили, что они с профсоюзниками договор расторгнут, а заключат с турбазой на Байкале, все равно туда ехать собирались, об этом озере только и разговоров. С Вами жалко расставаться так быстро. Пивка не привезли?

Семен не ответил. Он подавленно молчал и чувствовал, как все сильнее начинали гореть лицо и уши — признак стыда с примесью досады, а внутри закипала злость на объект, который еще не был определен, но уже был обязан разделить с Семеном всю тяжесть вины и позора за этот несчастный профилакторий.

Очень быстро под разнос попали работники столовой, допивавшие бутылочку прямо на кухне за разделочным столом. Не сдерживаясь, он стыдил их, как только мог, в конце концов, обозвал «ханыгами», разбил о пол почти пустую бутылку и пообещал ночлег в отделе милиции.

— Да Вы не наш начальник, не пугайте! — с пьяной смелостью перечила временная посудомойка Танька, — а эта халда с порванной проймой пусть уматывает в Голландию свою, там порядки наводит. У себя сами как-нибудь разберемся.

— Ага, вы разберетесь! — кипел Семен, — по косточкам все разберете и пропьете! Ославились на всю Европу! До вашего начальства, кстати, тоже очередь дойдет.

— Рыбу чистят с хвоста, а гнить-то она с головы начинает, — изрекла повар тетя Рая и дала знак подружкам молчать, начав убирать со стола.

Намек был настолько прозрачен, что Семен быстро пришел в себя, остыл и даже извинился за собственный дебош, памятуя о вчерашнем возлиянии на поляне. На душе стало горько: простые люди ждали от властей перемен, а их все не было, и любой начальник был в этом виноват. Система не работала, хотя совсем недавно «андроповская рука» привела в чувство страну, трезвеющую на глазах: люди снова учились быть ответственными, народ восторгался проверками кинотеатров в рабочее время, в партии прошло несколько чисток, резко повысился спрос с руководителей всех рангов. И вот опять застой, пустая болтовня, снова безверие людей и их равнодушие, порождающее озлобление, пьянство и воровство.

Семен был убежден в том, что положение могли спасти настоящие коммунисты, способные повести людей за собой, но их небольшое количество тонуло вместе с инициативами в основной массе членов партии, живущих по простым обывательским законам. Однажды, будучи слушателем партийной школы, Семен предложил внести изменения в партийный устав по созданию фильтра членства и оценке работы коммунистов. Идея была проста — уж если КПСС назвала сама себя авангардом народа, то пусть бы и народ этот авангард формировал, а также следил за его кристальной честностью. Но идея натолкнулась на такое дремучее ханжество профессоров, что Семен публично обвинил их в преступном догматизме. «Благодаря вам теперь народ и партия НЕ едины!» — писал он в заявлении, не думая, что за это можно серьезно поплатиться.

В столовой было душно, и Семен покинул ее. В голове всплыло:

«Ты стал бунтарем, и вздрогнула тьма,
Весь мир ты хотел изменить.
Но всех бунтарей ожидает тюрьма,
Кого ты хотел удивить!»

Пронесло, его тогда не стали трогать. А в стране ничего не менялось, хотя тревожные звонки звучали все громче — Афганистан, Чернобыль, Прибалтика…

— Э-э-э! По-моему, теперь мой черед утешать? — нежно прозвучал голос над ухом поникшего на скамейке Семена. И, действительно, хорошими словами о районе, людях и природе Ирина Ивановна успокоила, заставив еще и смутиться оценкой его самого.

— Я только с медом договорился, завтра будет, — огорченно произнес он.

— Ничего. У меня к Вам другая просьба есть, поможете?

— Да все, что угодно теперь, только бы вину нашу сгладить!

— Ну, перестаньте! А просьба такая — надо бы в городе заранее организовать обед, в кафе или ресторане, голландцы платят. Мы пока доедем, пока закажем, а хочется быстрее доехать до байкальской турбазы.
Остаток короткой встречи ушел на обсуждение примерного меню обеда.

III

В городе Семен быстро договорился обо всем с директором ресторана еще до совещания, на которое формально был командирован, а после его завершения встретил красно-белый «Икарус» в назначенное время.

Как и позавчера, он помогал выходить из автобуса детям, но теперь они были такими близкими, словно жили долго рядом и стали одной семьей. Семена тронула обоюдная радость этой встречи — искренняя и добрая, полная приветливых взглядов и улыбок, хотя они толком и не успели пообщаться.

В суете начавшегося обеда Семен заметил необычайную бледность на лице одной девочки и помог уложить ее на стулья в углу зала, подложив под голову халат Ирины Ивановны. Врач, ласково называя девочку Ксаночкой, привычно проверяла ее пульс и давление, давала нюхать нашатырь, в то время как Семен в известном состоянии тупо гладил вспотевший лоб девочки и что-то бормотал. Внезапно он умолк и замер от взгляда, который в страхе и отчаянии был адресован именно ему: «Вы поможете, это пройдет?» Семен ощутил, как холодный пот выступил и у него, внутри огнем полыхнули жалость и тревога. Мгновенно осознав, что это не тот случай, когда можно пребывать в замешательстве, он принял по возможности бодрый и беспечный вид и, ласково глядя Оксане в глаза, уверенным голосом произнес:

— Ну, успокойся! Все хорошо, тебя просто укачало в автобусе.

— Да-да! — удивленно посмотрев на Семена, подтвердила врач, — немного отлежись и за стол, хорошо?

Оксана с облегчением кивнула и закрыла глаза.

Ирина Ивановна тронула ее руку и устремилась в другой угол, где также на стулья вожатые уложили еще одну девочку и тут же, следом мальчишку, которому уже пришлось делать укол. В ресторане наступила тишина.

У стойки Семена с нетерпением ожидала директор ресторана:

— Что с ними? Очень плохо? Может «Скорую» вызвать?

— Да нет, обошлось пока. Укачало.

— Слава Богу! Вы знаете, мы тут решили сделать скидку в пятьдесят процентов, — в глазах ее появились слезы, — хоть чем-то помочь!

— Спасибо! Я скажу голландцам. Они, кстати, очень довольны вашим рестораном.

К концу обеда к стойке подошел средних лет мужчина восточного типа, тихо спросил у Семена про детей, а затем вытащил из бумажника пять тысяч рублей.

— Так много, — удивился Семен, — здесь на три обеда хватит!

— Больше бы дал, с собой нет.

— А как Вас зовут?

— Это неважно. Удачи вам! — ответил мужчина и быстро вышел из зала, окинув детей грустным взглядом.

Директор ресторана привела голландцев в изумление, когда принесла счет с огромной скидкой, а после оплаты еще и вручила сто сорок рублей от обедавших в это время клиентов. Позже в автобусе, когда Семен передавал деньги от незнакомца, Жанна сказала: «Как много хороших людей в России! И как мало нехороших!»

Вероятно, из-за пережитых волнений расставались буднично, словно не навсегда, разве что Семен долго махал рукой автобусу, да из него кто-то в одном окне отдернул шторку и махал в ответ до тех пор, пока «Икарус» не скрылся за поворотом.

IV

Утром шеф положил перед Семеном деньги и сказал:

— Добавишь немного своих и езжай за медом для чернобыльцев.

— Так мы вроде как вчера попрощались, — растерянно заморгал Семен, да и денег у них теперь хватит, — и вкратце рассказал о вчерашних событиях.

— Ну, вот видишь, все же хотят помочь. Давай, мы тоже свою лепту внесем, — он тяжело вздохнул, сел напротив Семена. — Страшно представить, что там творилось. Это не наши игрушки в гражданскую оборону. За профилакторий, конечно стыдно, в обкоме профсоюзов буду разговаривать. Отдел милиции, как назло, фотоаппарат найти не может, а память о районе у гостей надо добрую оставить, так что собирайся и вези мед! Заодно в Байкале искупаешься. Или кого-то другого командируем?

— Нет-нет, — испугался Семен, — я полетел!

Через полчаса он уже разговаривал с тетей, которая пригласила их с водителем в летнюю кухню, где их ждали трехлитровые стеклянные банки с «жидким золотом», в котором, казалось, нектар цветов был переплавлен с частицами яркого летнего солнца.

— Какая красота! — невольно вырвалось у Семена, — донниковый?

— Нет, это из Черемушек, с покосов. Разнотравный — самый полезный. Как повезете-то? Банки бы не побились.

— У нас коробка глубокая есть, тряпками обернем, газетами переложим.

— Ага. Ладно. Ну, давайте, чаю с медком попейте, да езжайте с Богом! — с этими словами тетя налила чаю в фарфоровые кружки, разбавила кипятком из электрического самовара и поставила вазочку с лакомством.

Семен протянул ей пачку денег и, пока длился пересчет, с удовольствием угостился вместе с водителем ценнейшим продуктом дикой природы, способным излечивать от многих болезней.

— Мы вчера решили, — закончив считать деньги, сказала тетя, — вот эту банку от нас передашь в подарок. Жалко ребятишечек, пускай едят на здоровье, мед от всего помогает. А это, — добавила шепотом, — домой гостинчик, — и сунула в руку Семена банку поменьше.

— Спасибо! — у Семена запершило в горле…

На турбазу приехали незадолго до ужина, так что мед стал великолепным десертом для всей делегации, весьма обрадованной неожиданному подарку. Новая встреча была недолгой, так как все спешили на берег, и вскоре Семену, наконец, удалось погрузиться в священные воды Байкала. Он с упоением плавал и одновременно пил чистейшую воду, не опасаясь заболеть, разглядывал дно, камни и даже рыбешек на глубине, безбоязненно открывал глаза под водой, зная, что зрение от этого станет только лучше. Вода в заливе была достаточно теплой, поэтому купался долго, с неохотой выйдя на берег, когда сил уже не оставалось, а кожа стала «гусиной».

Закат малинового цвета чарующей полосой стелился по воде, создавая картину волшебной дороги, ведущей далеко за горизонт и рождая желание устремиться по ней прямо в бескрайнее небо. Байкал с тихим шумом накатывал на прибрежную полосу и откатывался назад, переворачивая и перемещая крупинки песка и легкие ракушки, создавая с каждым разом на берегу новый рисунок с блестящим малиновым отливом.

Дети далекого Полесья вместе с Ириной Ивановной босиком носились по песку и шлепали по воде величайшего на Земле озера, а у костра Глин с Жанной из еще более далекой Голландии задумчиво слушали красивую белорусскую песню.

И этот закат, и блестящие рисунки на песчаном берегу, и веселящиеся дети со своими наставниками вызывали у Семена неведомое ранее ощущение великой гармонии мироздания и любви ко всему сущему.